Немая баррикада - Страница 13

«Вот видишь, снова маневрируют. Вагон за вагоном перевозят грузы к пристани. Грузы для немцев. Для их войны. Иметь бы здесь под рукой одну пулеметную ленту, один раз нажать крючок.

Нет, я не мог бы стрелять в вас, темносиние люди за рекой! Не мог бы. Я не военная машина, как фрицы. Я должен знать, зачем и почему. У нас каждый человек знает — они вторглись в нашу мирную жизнь, перевернули все вверх дном, сожгли деревни. Разрушили города. А с людьми что сделали? Лучше не спрашивай. Черти проклятые, они и деревьям не дают жить! Спиливают яблони, рубят штыком молодые абрикосовые деревца. Таков фашизм: уничтожает, убивает и человека, и скот, и деревья. Потому, товарищи, мы и бьем фрицев! А вы там, за рекой, как ни в чем не бывало грузите для них вагоны. Что же вы, не знаете их? Или боитесь?»

Уже в сотый раз обращается Григорий к незнакомому городу с этим вопросом. С вопросом, с упреком — с упреком, из-за которого синяя форма жжет ему тело. День за днем он собирается с силами для бегства. На восток.

К своим. К бесстрашным.

Он не знает о том, что и в этом городе бьет урочный час.

Паровоз остановился. Синие ушли с берега. Замолкли сигналы свистков; глядя в щель, Григорий видит только вагоны, подъемные краны, баржи, трубы, торчащие, как ряд штыков. Перед ним зрелище мертвых вещей, которые могут служить кому угодно, а вокруг серые дали пасмурного утра. Он отворачивается от щели, утомленный таким однообразием. Но как раз в этот момент раздаются три ружейных выстрела, Там, за рекой. На пристани. Григорий подскакивает к ближайшей щели. Кто подал этот сигнал надежды? Ему ничего не видно. Он высаживает кулаком прибитую к окну жесть. Осторожность уже ни к чему, раз начали стрелять. Только теперь на сером фоне обнаруживается невидимая до тех пор жизнь.

По крыше темного здания, там, за рекой, бежит человек. Свой человек. Синий. Он что-то держит в поднятых руках. Сердце Григория бешено колотится. Ага, город отвечает! Синие отвечают! Над вагонами и подъемными кранами, над скопищем складов и фабрик, на высоком шесте вьется красное знамя, водруженное рукой синего.

Загадка разрешена. Григорию уже все ясно. Это наш город. Город тех, кто не покоряется, И какое бы имя ни носил он, сердце Григория тянется навстречу ему. Он сразу отгоняет мысль о бегстве, хватает синюю фуражку, прыгает на берег и бежит к мосту. Он уже не один. Многие бегут в том же направлении. Мужчины и подростки. У моста отдельные группы сливаются в толпу. Без оружия. С топорами, с ломами, с камнями или с голыми руками. Но бегут так, словно все вооружены штыками.

За мостом уже стреляют. Пули отскакивают от мостовой, разбивают стекла. Людской поток разливается по домам, по дворам, через сады обтекает то место, откуда идет стрельба, через стены, через заборы, по берегу реки просачивается в тыл фрицам. Безоружные вырывают по пути каменные плитки из мостовой. Петля затягивается.

Григорий не думает об укрытии, не думает о тактике. Он бежит по улице навстречу выстрелам. От дома к дому перескакивают фигуры стрелков. Что они, нападают? Отступают? На мостовую падают человеческие тела с распростертыми руками. Человек, бегущий рядом с Григорием, хватает его за локоть и быстро тащит в сторону, под защиту домов. И сразу же пули начинают щелкать в стены. Немецкий пулемет крошит кирпичи и известку.

Григорий прерывисто дышит, стоя рядом с незнакомым товарищем. Он слышит его слова, непонятные, но все же такие близкие. Многие из этих слов он мог бы понять, если бы было время. Но слух и взгляд Григория прикованы к тому, что происходит на улице. Отступают синие и те, кто в гражданском платье, — рабочие. Наши. Укрываясь в подъездах, они стреляют в ту сторону, откуда прибежали. Из винтовок. Или из пистолетов. Один из них, скошенный пулеметной очередью, падает на тротуар почти около Григория. Григорий с усилием вырывает винтовку из стиснутых рук мертвеца и при этом чувствует еще тепло его пальцев на дереве приклада.

Неожиданно по противоположному тротуару пробегает немецкий автоматчик, эсесовец в пятнистом плаще. Он с явным изумлением замечает на ходу Григория, злобно вздрагивает всем телом и пытается повернуть к нему дуло автомата. Крик смертельного ужаса вырывается из уст незнакомого товарища, стоящего рядом с Григорием. Кто скорее? Григорий стреляет, пуля попадает эсесовцу в шею. С гримасой невыразимого изумления, сделав гротескный пируэт, он, как подкошенный, валится на тротуар. Григорий бросается к его оружию.

Холод железа, крепкого, как ненависть, — мечта самых горьких в жизни Григория дней уже стала действительностью: обеими руками держит он ствол автомата. Лежа на тротуаре позади убитого немца, Григорий одним взглядом охватывает улицу. Наши, бежавшие через сады и дворы, обошли немцев с флангов. Они нападают, швыряя теперь не только камни, плитки мостовой, но и ручные гранаты. Стреляют из окон и ворот. Три мертвых немца лежат на мостовой, совсем близко от Григория. Остальные, перестав быть хозяевами положения, утратили апломб профессиональных убийц и отступают, наталкиваясь на запертые подъезды, а в каждом тупике, куда они забегают, их подкарауливает смерть.

Настало время для контратаки. Григорий Якимчук, как и тогда, первым бросается вперед. Земля гудит у него под ногами. Не мостовая опрятного безыменного города, но измученная родимая земля, наша, наша земля! И повсюду, кругом, за его спиной раздается боевой клич товарищей: старых и молодых, синих железнодорожников, грузчиков с пристани, парней в рабочих куртках Весь город в братском единодушии бежит по приказу Григория. Грозная буря расплаты захлестывает улицу.